— Это не так, Флора. Я действительно любил вас, кто может знать и не любить вас? — только…

— Только вы любили кого-то еще и сильнее, — перебила его Флора, — я слышала об этом.

— От кого?

— От старой-старой женщины, назвавшейся миссис Гарнер.

— Что, она имела смелость прийти к вам! — воскликнул Уолтер возмущенно и щеки его вспыхнули. — Да, бывает родство, которое человеку не хотелось бы иметь.

— Не сердитесь на нее. Ей, кажется, стало жалко смотреть на мою печаль. Она сказала мне, что вы влюблены в ее внучку. Это ваша жена, я полагаю.

— Да. Но вы не должны думать о ней, сопоставляя ее с бабушкой. Моя жена умна и образованна. Она была… но мне все равно не удастся оценить ее преданности. Она одарила меня такой любовью, которой вряд ли когда-либо был удостоен человек. Вы, может, простите меня, когда узнаете, как многим я обязан ей: самой своей жизнью, даже больше чем жизнью, ничто, кроме ее безграничной заботы, не смогло бы вернуть меня на этот свет. Я лишь отдал ей жизнь, которую должен был отдать в ответ на ее чувство.

— Я не завидую ей, — сказала Флора холодно, — я лишь сожалею о том, что вы не подумали сообщить мне о том, что здоровы и счастливы и создали новую жизнь, и сказать, что я вольна творить свое счастье. Это было не так-то трудно сделать.

Уолтер некоторое время хранил молчание, а затем сказал покорно.

— Те, кто заботился обо мне в дни моего забытья, должны поговорить с вами. Это, конечно, кажется поздноватым. Я признаю правду. Да, я был достаточно низок и не имел смелости признаться вам в своем непостоянстве, боялся вашего презрения. Мне казалось самым простым оставить все как есть. Я покинул Англию в день свадьбы и вернулся назад лишь этим июнем после того, как я и моя жена путешествовали по Шотландии. В Ирландию мы приехали несколько дней назад. После знакомства с Италией нам захотелось узнать красоты родной земли.

— А ваша слава? — спросила Флора. — Я удивлена, что слухи о вас не сказали мне, что вы живы. Вы должны были стать великим художником со временем.

— Увы, нет, — ответил он улыбаясь, — великим трудно стать, будучи сделанным из такого материала, как я. Я честно и усердно работал последние два года. Моя жена понуждала меня к этому, строя большие планы по поводу моего будущего, Я послал небольшую картину на Парижскую выставку, и о ней очень хорошо отозвались — это был первый мой шаг на пути к славе, которую я должен был бы завоевать. Я подписал мою картину так, что даже если бы вы и узнали о ней, то вряд ли догадались, кто автор. Вы не могли услышать обо мне ни от друзей, ни от знакомых. Я и моя жена переезжали с места на место, оставаясь неузнаваемыми. Мы жили только ради нас, никакого общества, и следовали только собственным прихотям и капризам.

Они медленно стали удаляться от монастыря, идя тенистой аллей, ведущей к коттеджу. У ворот этого маленького домика они расстались; Флора с холодной учтивостью, а Уолтер — с необычайной живостью.

— Мы будем друзьями, Флора? — спросил он с мольбой в голосе, удерживая ее руку.

— На расстоянии, — ответила она. — Вам не доставит удовольствия встреча с моим мужем. Я благодарю Бога за ваше спасение в тот ужасный день. Желаю вам и вашей жене счастья, но мне хотелось бы, чтобы мы больше не встречались. Воспоминания о прошлом горьки для нас обоих. Благослови вас Бог, Уолтер! — сказала она тепло, с улыбкой. — Прощайте!

— Значит ли это, что вы прощаете меня, Флора?

— Да. Ради той, умершей любви, ради отца, который так любил вас и который, надеюсь, понимал меня.

— Теперь я счастлив, Флора. Прощайте!

Он поцеловал ее маленькую руку и ушел.

— Мама, — сказала Флора, входя в прохладную маленькую гостиную, где миссис Олливент занималась проверкой счетов, которые сравнивала с собственными записями, — мама, мы ведь завтра отправляемся домой?

— Нет, моя дорогая. Разве ты не помнишь, что мы собирались сделать это послезавтра? Я дала тебе пару дней, чтобы попрощаться с любимыми местами.

— Не могли бы мы поехать завтра, мама?

— Ты хочешь этого?

— Очень. Всем своим сердцем.

— Что за каприз, дитя мое! Хорошо, я думаю, это нетрудно сделать, мне лишь придется засидеться допоздна, собирая вещи.

— Позвольте мне помочь вам, мама. Мне очень нравится делать это.

— Ты думаешь, я бы позволила тебе утомляться? Что, почему ты так бледна, Флора! — воскликнула миссис Олливент, отрывая взгляд от счетов, — ты так давно уже не выглядела. Ляг на софу, дорогая, и полежи, пока я принесу чай. Ты переутомилась.

— Нет, мама, со мной ничего плохого не произошло. Но я хочу вернуться в Лондон. Я хочу увидеть своего мужа и, если небеса будут благосклонны к нам, то мы будем счастливы. Если, конечно, Гуттберт сможет простить меня.

— Простить тебя, дитя? Он думает только о твоем счастье. Хотя я не знаю причины вашей ссоры, я знаю, что он страдал и его любовь к тебе безгранична.

Глава 36

Три года назад молодой человек лежал на кровати и смотрел широко раскрытыми глазами на квадратное зарешеченное окно, находящееся напротив него. Комната, в которой он лежал, была небольшой, в ней не было ничего особенного за исключением безукоризненной чистоты. Старенький стол в центре комнаты был вычищен до блеска, побелка на стенах и потолке не имела ни единого пятнышка. Нигде не было видно следов паутины. Древняя кровать со стареньким покрывалом на ней занимала почти всю комнату, оставляя место лишь для кресла, находящегося между ней и стеной, и небольшого умывальника в углу. Ряд горшков с алой геранью на подоконнике служил, по существу, единственным украшением комнаты. Было это в рыбацкой деревушке, расположенной в четырех милях от Брэнскомба, где было несколько домиков, разбросанных по побережью, защищенных от ветров с континента высокими утесами, поднимающимися над морем. Собственно, эти восемь или девять рыбацких хижин и составляли деревушку Лидкомб. Здесь и лежал молодой человек неделю за неделей. За окном стояла прекрасная безоблачная летняя погода, но он не мог видеть сверкающую голубую воду со своего ложа, а наблюдал лишь за небом, которое то тускнело, то вновь светлело. Невысокий пожилой человек — местный врач из Лонг-Саттона — приезжал к своему пациенту на двуколке три раза в неделю, чтобы увидеть этого беспомощного наблюдателя. Он входил в комнату, садился в кресло у кровати и считал пульс молодого человека, пока старая женщина — хозяйка коттеджа стояла, дожидаясь инструкций. Этот процесс повторялся регулярно лишь с небольшими изменениями. Иногда старый доктор в отчаянии тряс своей головой, а иногда бормотал, что дела идут не так уж и плохо.

— Это утомительная работа, — говорил он жене рыбака, — но мне платят, чтобы я выполнял свои обязанности, и я выполняю их.

Постепенно становилось темно и через окно все труднее было видеть небо. В общем это было безразлично для пациента; в кромешной ночи бессознательности он вряд ли о чем-то думал, но даже находясь в такой бездне, его душа все же боролась.

В один из дней, в тот незабываемый момент жизни, он услышал тихий голос рядом с собой и почувствовал ласковое прикосновение руки ко лбу. Но это была не грубая мозолистая рука старой женщины, которая была всегда рядом с ним. Он приподнял свои тяжелые веки, взглянул вверх и увидел темное лицо со сверкающими глазами, смотрящими на него. К его губам был поднесен стакан и он большими глотками начал пить холодный напиток, который казался ему элексиром жизни. Затем он произнес слово «Лу», закрыл глаза и снова погрузился в сон.

День за днем все те же нежные руки ухаживали за ним, все те же внимательные глаза наблюдали за ним. Но его состояние все еще оставалось тяжелым. Иногда он узнавал свою сиделку, иногда не замечал ничего вокруг себя, иногда чувствовал раздражение, когда рыбак и его жена приходили девушке на помощь, которая не знала усталости, и отдавала ему всю свою любовь и преданность, не зная отдыха.

Уолтер, боролся за жизнь, медленно возвращаясь к ней после того ужасного падения с утеса. Его положение было не таким уж безнадежным тогда, каким оно казалось наблюдателю наверху. Глина под его ногами надломилась и большая ее часть упала вместе с ним, смягчая его падение, и он скорее скользил вдоль утеса, чем летел в воздухе. Когда Джарред Гарнер обнаружил его, он тяжело дышал и был без сознания, у него было несколько переломов костей, но позвоночник был цел. Цепкий ум Джарреда сразу оценил, выгоду создавшегося положения. Человек мог умереть, а мог и выжить. Если он умрет, то у него будут веские улики против доктора. А если бы Уолтер Лейбэн выжил, то в этом случае можно было бы выиграть богатого мужа для Лу. Именно эту цель преследовал Джарред, когда захлопнул дверь дома перед Лу, рассчитывая на определенное поведение молодого человека, который будучи влюблен, вряд ли бы рассуждал здраво. Джарред оставался в полном неведении относительно последующих действий до тех пор, пока не нашел Уолтера Лейбэна в Брэнскомбе, а он буквально свалился ему на руки, и было бы довольно странно, если бы он не воспользовался этим случаем. Все эти рассуждения пронеслись в его мозгу, когда он стоял рядом с упавшим мужчиной и когда он встретил доктора Олливента, спустя несколько минут. К этому времени план мистера Гарнера был готов.