Будучи несведущим в причине столь стремительных изменений, произошедших с девушкой, доктор Олливент терялся в догадках. Узнала ли Флора, что ее возлюбленный никогда не был достоин ее и таким образом решила раз и навсегда покончить со своей печалью? Может быть, она поняла правоту его нелестной оценки Уолтера? Он не знал, что и думать, но не смел задать ни одного вопроса, относящегося к теме его сомнений. Разве не достаточно было ему того, что она находится рядом с ним? Его единственная надежда была связана лишь с терпением.

Ни единым словом не обмолвилась Флора о секрете своего возлюбленного. Она ничего не сказала отцу о визите миссис Гарнер. Девушка взяла тогда себя в руки через час или два после ухода той своеобразной дамы и в сопровождений Тини отправилась на прогулку в Броуд-Уолк, чтобы полностью успокоиться к тому моменту, когда отец вернется из Сити. Только бледный румянец выдавал ее душевные муки последних трех часов.

— Почему, малышка, ты бледнее сегодня, чем обычно, — спросил ее заботливый отец, когда поцеловал дочь, — я боюсь, что Кенсингтон не вполне подходит для тебя.

— Я не думаю, что здесь очень уж хорошо, папа.

— Усподойся, — сказал бодро Марк, — мы отправимся в Хэмпстед.

— Нет, нет, папа. Это было бы слишком холоднее место для тебя.

— Нет, любовь моя, Олливент сказал мне недавно, что свежий воздух не помешал бы мне. Попробуем отправиться в Хэмпстед.

Флора даже немного вздохнула от облегчения. По крайней мере, можно было бы оставить эту гостиную, которая, казалось, в какой-то мере была отравлена присутствием миссис Гарнер. Та софа, на краю которой она сидела с чопорным видом, вызывала в девушке ее образ. Странно, как печаль может накладываться на кресла, столы и другую мебель.

Предполагаемые изменения местопребывания были обсуждены с доктором Олливентом этим же вечером.

— Вы устали от Кенсингтона? — спросил он Флору.

— Меня не очень волнует это место, — ответила она равнодушно.

— Вы вряд ли найдете лучшие комнаты и более веселый вид, чем этот.

— Разве интересно наблюдать людей, которые верхом ездят туда и сюда? — спросила она. — Галопируют и галопируют, как будто вообще больше не о чем думать? Я предпочла бы жить в лесу, где ничего нет, кроме высоких стволов сосен под зимним небом.

— Я могу предположить, что вам бы скоро надоел лес. Однако давайте попробуем съездить в Хэмпстед. Бодрящий воздух как раз подойдет для вас и вашего отца.

Он не сказал ни слова о тех неудобствах, которые ему сулила такая поездка. Он был благодарен хотя бы за то, что Флора не просила его оставить вообще окрестности Лондона. Остальное не имело значения для него.

Девушка с новыми силами стала продолжать свое обучение после того откровения об Уолтере Лейбэне, она истязала себя упражнениями, штудировала глаголы и наклонения, идиомы и инверсии с огромным рвением. Она желала поскорее избавиться от образа своего потерянного возлюбленного, чтобы не оставлять ему места в своих воспоминаниях. Но, несмотря на все ее старания, он часто появлялся в ее мечтах. Казалось, его привидение нависало над ней, когда она сидела за столом, так же, как некогда он сам стоял рядом с ней у ее мольберта. Иногда она оглядывалась кругом с невероятным чувством того, что она действительно может увидеть стоящим его рядом, она как будто бы чувствовала его присутствие, почти видела его. И Флора дрожала оттого, что может вот-вот услышать его голос. Невидимый, неосязаемый, он мог иногда разговаривать с ней.

У нее появились мысли о спиритизме, как о средстве общения с умершими, но она смеялась над подобной возможностью, вспоминая о том, что в действительности он никогда не любил ее, между ними не было того сильного чувства, которое бы могло привести душу мертвого человека к живому, не было кольца, которое могло бы связать их. Его страждущая душа скорее перенеслась бы к той девушке, которую он любил, и нашла бы там свое пристанище, в сердце той вульгарной особы. Не к ней, не к ней, которая так сильно любила его, вернулась бы его душа.

Ни один наставник не мог желать более прилежного ученика, чем Флора. Ум девушки схватывал все буквально на лету. Она читала книги, приносимые ей доктором, которые принадлежали перу самых замечательных писателей; перед ней открылся также величественный мир естественных наук. И были моменты в её жизни, когда она погружалась в чудеса мироздания, забывая о той его частичке, которая, покинув землю, сделала ее одинокой.

Все вместе они изучали Хэмстед и его окрестности и обнаружили в Вест-энде старинный коттедж, расположенный в живописном месте, где находилось еще несколько опрятных домиков, которые, казалось, каким-то странным образом попали сюда по воле доброй волшебницы да так и остались здесь. Место это располагалось вдали от церкви и почты, а также от других заведений типа мясных и свечных лавок.

Дом, снятый мистером Чемни, был приземист и груб, с шершавыми, грубо вытесанными стенами и огромным количеством балок вокруг него. Коттедж находился посреди треугольного сада, огороженного живой оградой из остролиста, в саду же росли георгины, цветущие веселыми цветами.

Флора была вначале даже несколько очарована этим местом, но затем отвела свои печальные глаза от окружающей ее красоты. Она думала о том, как бы мог быть восхищен Уолтер очарованием такого незамысловатого жилища, о том, что этот пейзаж мог бы вдохновить его на создание одной из его картин. Чем была для нее эта красота без Уолтера, который, однако, никогда не принадлежал ей.

Марк оказался весьма удовлетворенным простотой выбранного места.

— Я буду чувствовать себя здесь так же, как и на нашей старой ферме в Дарлинг-Дауне, — сказал он, — где незнакомцы появлялись не чаще одного раза в три месяца. В общем, даже неплохо находиться вдали от мясника и иметь возможность ездить в Хэмпстед за припасами.

Флора обрадовалась хорошему настроению отца, так или иначе они были одним целым. Он никогда не переставал любить ее, и все ее мысли с самого ее рождения были связаны с ней. Неужели это была она, когда жаловалась на все, когда думала, что жизнь пуста из-за потери, которая потерей-то на самом деле не была, а была, собственно, концом обмана, пробуждением от глупых любовных снов?

Она сказала себе, что с этого момента будет всегда счастлива, что она проведет большую часть своей жизни с отцом. Одно счастье ушло от нее, но другое могло быть коротким. Она бросала отчаянный взгляд на будущее, на ожидающее ее одиночество. Как она будет жить без отца?

День за днем она добивалась все большего контроля над собой, казалось, она живет только для того, чтобы угождать отцу и радовать его. Не было на земле человека, так сильно почитаемого своей дочерью, как был Марк Чемни, горячо любимый этой задумчивой девушкой с темными глазами. Гуттберт высоко ценил ее поведение. Он видел стоическую молчаливую борьбу девушки со своей печалью, видел, что ее сердце заполняется любовью к своему отцу.

«Она восхитительна, она самая женственная из всех женщин и это оправдывает мою безграничную любовь к ней» — думал доктор, возвращаясь на Вимпоул-стрит после одного из вечеров, проведенных в Вест-энде. Он был здесь каждый день, как это бывало и в Кенсингтоне. Доктор ездил туда и обратно с такой легкостью, как будто эти поездки вовсе не утомляли его.

В один из таких дней мистер Чемни решил, что было бы неплохо, если бы Флора поездила верхом. Не бледное лицо сильно встревожило его. Она улыбнулась ему, но улыбка не казалась радостной. Для нее было бы совсем неплохо пронестись галопом по проселочным дорогам и тропинкам, которые пролегали между Вест-эндом и Эдвером. Доктор был очень осторожен и поэтому вызвался найти для нее хорошую, не очень норовистую лошадь, которая скакала бы так же плавно, как раскачивающаяся игрушечная качалка. Марк также желал участвовать в выборе животного. Как-то утром они встретились в Сити и просмотрели великое множество лошадей, пока их выбор не пал на откормленную гнедую кобылу с кротким темпераментом. Это было весьма флегматичное животное, спокойное, как бездетная вдова, имеющая неплохие сбережения, дела которой идут весьма неплохо.