Мистер Чемни выразил свое удивление по поводу долгого отсутствия молодого человека, и это замечание очень болезненно отразилось на Флоре. Она как будто чувствовала свою вину за то, что Уолтер Лейбэн так долго не едет. Если бы она была красивее и привлекательнее, говорила девушка себе, то он, может быть, и не медлил бы так долго с приездом. Ее отец слишком открыто намекал на свои взгляды по поводу Уолтера, чтобы она могла этого не заметить. Она знала, что отец хотел, чтобы Уолтер Лейбэн влюбился в нее, он всячески подталкивал его к признанию своих чувств. Горько было думать, что все его надежды тщетны, что у нее не хватило силы, чтобы завоевать Уолтера, которого ее отец выбрал для нее.
«Я бедное, маленькое существо», — сказала она, рассматривая свое маленькое лицо в зеркале, лицо, чья красота была тонкой и нежной, как у лесной анемоны — маленького белого цветка, который случайно может растоптать даже ребенок. Флора не видела очарования в своем лице с мягким взглядом серых глаз, обрамленных темными ресницами, и слегка изогнутым ртом. Она чувствовала, что лишена той красоты, которая, быть может, была нужна художнику. Что могла она сравнить с очарованием Гилнэи? Гилнэи с ее темными пышными волосами, огромными глазами коричневого цвета, слегка капризными губами, которые Флора копировала при помощи карандаша. Она действительно чувствовала себя несчастной и удивлялась тому, насколько она могла быть глупой для того, чтобы вообразить, что Уолтер может влюбиться в нее.
Это убеждение сильно укоренилось в ней, но один теплый июньский вечер принес сюрприз, который заставил ее думать иначе.
Они отправились на долгую прогулку к Дидмаусу — тоже курортному месту, но более престижному и фешенебельному, чем простоватый Брэнскомб. Доктор был с ними, день выдался славный, и они не без удовольствия гуляли, зашли на ленч в гостиницу, находящуюся на побережье, долго бродили по узким улочкам, где Флора то и дело останавливалась для того, чтобы взглянуть на окна дешевых магазинов, на ленточки и кружева, которые ей тут же готов был купить Марк. Что могло быть для него более желанным, когда она была для него целым миром?
Они задержались там дольше обычного, и солнце уже садилось, когда они в снятом ими напрокат шарабане взобрались по дороге к своему дому под кедрами. Там, прислонившись к воротам, скрестив на груди руки и держа во рту сигару, стояла фигура, которую Флора знала очень хорошо. Все мироздание вдруг изменилось и озарилось светом яркой надежды для нее. Она ведь уже отказалась от него, считала, что безразлична ему и никогда не мечтала завоевать его. Его же присутствие, казалось, опровергало все ее предчувствия. Она тут же восприняла его приезд как намек на будущее счастье. Значит, он думал о ней и даже, возможно, любил, а иначе зачем бы он находился здесь.
Его поза выражала полную беззаботность: руки небрежно скрещены, глаза созерцают море, дым от сигары причудливо поднимался к облакам, плывущим по розоватому небу. Его внимание было настолько сосредоточено на океане, в мыслях он был настолько далеко отсюда, что даже не услышал шума приближающегося шарабана и не взглянул на него до тех пор, пока тот не остановился перед ним. Затем он, естественно, оживился и заулыбался, помог выйти Флоре и горячо пожал руку мужчинам, особенно мистеру Чемни.
— Я думал, вы совсем забыли о нас, — сказал отец Флоры, слегка обиженный столь долгим его отсутствием.
— Нет, конечно. Но я должен был так много сделать, у меня было очень неспокойное время.
— Похоже на то. Наверное, поздние возвращения домой, я хочу сказать. Но не беспокойтесь, вы оставите эти привычки, когда у вас будет прекрасная женушка, которая призовет вас к порядку.
Уолтер покраснел, как девушка, и бросил виноватый взгляд на невинную Флору, чье лицо, казалось, излучало счастье. Никто не мог ошибиться в том, что оно выражает, никто не мог не заметить веселого сияния ее глаз. Доктор Олливент увидел, как озарилось ее лицо и, конечно, знал, что может означать такая радость. Чего бы он только не отдал, чтобы самому стать причиной такого ее оживления!
— Конечно же, я не забыл вашего любезного приглашения, мистер Чемни, — пробормотал Уолтер, — но я не мог так скоро приехать. Я должен был закончить несколько дел до того, как покинуть Лондон.
— Дела! Кто бы мог подумать, что вы такой деловой. Однако вы здесь. Если уж мы потеряли часть нашего общения, то вы должны компенсировать нам это, не правда ли, Флора? — добавил Марк с некоторой печалью в голосе.
— Конечно, папа. У мистера Лейбэна есть профессия, о которой он думает в первую очередь, — ответила Флора извиняющимся тоном, как будто прося прощения за что-либо у этого современного Рафаэля.
Уолтер снова покраснел. Ведь он ни разу не коснулся кисти с тех пор, как она покинула город.
— Дорогая мисс Чемни, — сказал он, — вы всегда так добры. Я, должно быть, скверный молодой человек, если ваш отец считает, что я не ценю его приглашения и возможности быть рядом с вами. Но, говоря откровенно, — я действительно не мог явиться сюда раньше.
— Мой милый друг, вы думаете кто-нибудь сомневается в ваших словах? — сказал тепло Марк.
Но кое-кто действительно сомневался, и это был доктор, чей наблюдательный глаз заметил замешательство молодого человека, которое он не раз проявил во время этого короткого диалога.
Затем все вместе зашли в дом, сели за удобный обеденный стол, и каждый казался счастливым. Уолтер разговаривал так же бойко, как и во время тех веселых вечеринок на Фитсрой-сквер. Флора сидела между отцом и вновь прибывшим, а доктор Олливент расположился напротив. Стол был маленьким, и у них получилась достаточно узкая семейная компания. Доктор охотно поддерживал любую тему, но не говорил очень много и был не так красноречив, как тогда, когда они были втроем. Мистер Чемни удобно расположился в кресле и пил чай, слушая двух молодых людей. Ему было так приятно прислушиваться к их юным голосам и греться в лучах их улыбок и взглядов. Уолтер, у которого стойкости было не больше, чем у кувшинки, которая двигается при каждом движении потока, страдал от того, что должен обманывать и вести себя так, как будто бы не было такой девушки, как Лу, а то путешествие под луной из Темз-Диттона было лишь сном.
Конечно же, на время их проживания в Брэнскомбе Флора взяла напрокат пианино, поскольку не могла прожить без музыки, так же как без ежедневного кормления своих любимых канареек. После чая они с Уолтером вновь пели дуэтом, вспоминая нежного Моцарта, старинные английские баллады, которые, казалось, специально были написаны для Флоры, настолько тонко выражала она своим молодым голосом навеянные ими чувства. Пение девушки обладало очарованием, которому не мог противостоять Уолтер. Ее речь, не была такой интересной и выразительной, как у Лу, а красота не казалась броской и оригинальной, но пение ее не могло не увлекать. Пока он слушал ее, он был ее рабом. Марк Чемни сидел у открытого окна, курил свою сигару и с умиротворенным видом прислушивался к пению дочери. Он чувствовал, что находится на вершине блаженства, слушая это выступление.
Он был невыразимо счастлив видеть этих молодых людей снова вместе и думать о том, что связь между ними, о которой он мечтал, была столь же крепкой, как и раньше. Конечно, он был расстроен столь длительным упорством Уолтера, но, как и Флора, воспринял его приезд как символ верности.
После пения Флора, которая была в необычайно приподнятом настроении, повела Уолтера смотреть свое новое увлечение — садик, который совсем мало рос и стены которого должны были покрыться миртом и родами к их следующему приезду в Брэнскомб, а они предполагали сюда вернуться, как сказала Флора мистеру Лейбэну, так как Брэнскомб им так понравился, что не сможет надоесть за одно лето.
— Вы можете присоединиться к нашей компании, если желаете, доктор Олливент, — сказала она снисходительно, но затем, чувствуя, что совсем забыла друга своего отца с тех пор, как приехал Уолтер, добавила умоляюще, — пойдемте, пожалуйста, и вы поможете мне оценить красоты. Брэнскомба. Пойдемте с нами, доктор Олливент.